Московский журнал | А. Морозов | N 3 - 2005 г. |
Из записной книжки московского старожила
Очерки московского быта 1920-х годов
Через десять лет после революции москвичи "новой жизнью" отнюдь еще не жили: ростки "нового" пробивали себе дорогу с немалым трудом. Между тем власти придавали борьбе, ведущейся под лозунгом "За новый быт!", чуть ли не первостепенное значение. Так, в конце 1926 года образовалось Всесоюзное общество научной организации быта трудящихся (НОБ). Целью НОБ являлось "изучение и распространение знаний в деле оздоровления и упорядочения быта", освобождение его от "пережитков быта капиталистического", проведение реформ в области гигиены, моды, дизайна жилища, отдыха?
Для кого, однако, все это делалось?
К 1917 году численность населения Москвы достигла двух миллионов человек. В годы революции и гражданской войны, ознаменованные голодом, эпидемиями, массовым бегством в деревню и эмиграцией, эта цифра сократилась вдвое. В период нэпа люди, многие из которых ранее не были москвичами, со всех концов России, напротив, устремились в новую столицу нового государства, и социальный состав ее жителей значительно поменялся. В 1926 году численность населения достигла дореволюционного уровня.
Согласно переписи того же 1926 года, порядка 30% московского населения составляли рабочие. Около 40% москвичей относились к категории служащих (руководящий, технический, юридический, торговый, хозяйственный, культурно-просветительский и медицинский персонал, деятели науки и искусства, связисты, пожарные, милиционеры, парикмахеры, дворники, швейцары, кухарки, личная прислуга и так далее). В большинстве случаев их повседневная жизнь и быт были часто схожи с бытом "класса-гегемона". К концу 1920-х годов на московских заводах работало значительное число выходцев из деревни, пока не потерявших, однако, с ней связи (там оставалось хозяйство, родня). Немало приезжало в столицу сезонных артельщиков-крестьян. С началом коллективизации число "не определившихся" между городом и деревней резко сократилось: многие крестьянские семьи спешили распродать имущество и окончательно перебраться в ближайший индустриальный центр.
Так вот, рассуждая о том, что было наиболее характерно для московского быта 1920-х годов, приходится говорить преимущественно о быте рабочих, в совокупности со служащими представлявших собой наиболее репрезентативную в указанном смысле группу населения, - в отличие от впавших в маргинальность и "доживающих" либо привилегированных социальных групп.
+ + +
Прежде всего, многое здесь зависело от уровня заработной платы. В 1924 году после долгих голодных лет у части московских заводских рабочих этот уровень стал наконец сопоставим с довоенным. Высокооплачиваемой во второй половине 1920-х годов считалась работа, за которую получали 100-160 рублей в месяц. Однако так платили далеко не всем. Малоквалифицированные заводские рабочие, сезонники, а также персонал фабрик и большая часть служащих довольствовались 50-60 рублями, а то и меньше, что значило: житье в казенном общежитии или в части съемной комнаты ("угол"), никаких развлечений, кроме весьма нередкого тогда пьянства, и почти невозможность свести концы с концами в семейном бюджете.
Правда, в начале 1920-х ситуация с жильем начала меняться за счет переселения рабочих и служащих с ветхих барачных окраин в уплотняемые дома центра города. В результате практически не осталось семей, ютившихся в "углах", хотя многие еще снимали половину комнаты. Однако постоянный приток населения в Москву не позволил рабочим семьям перешагнуть средний жилищный порог в 5 квадратных метров на человека; при этом опять же в среднем на каждую семью приходилась лишь одна комната в перенаселенной квартире или в создававшихся тогда столь же перенаселенных домах-коммунах. Именно в то время зародился ставший притчей во языцех феномен коммунальной кухни. 
В 1925 году появился Фонд улучшения быта рабочих и служащих (ФУБР), куда предприятия и учреждения делали отчисления с прибыли. Не менее 75% общей суммы фонда шло на жилищное строительство, а остальное - на культурно-бытовые нужды (устройство клубов, яслей, столовых, бань, прачечных). Возведенные на средства ФУБР первые многоквартирные дома имели бесконечно длинные коридоры с многочисленными комнатками по обе стороны, общие кухни и уборные. В комнатах, рассчитанных на одного-двух человек, фактически проживало по четыре-пять - их обитатели прописывали и селили к себе иногородних родственников.
Большинство жилищ имело электрическое освещение. Центральным отоплением было обеспечено около половины домов. При его отсутствии пользовались железной или кирпичной печуркой с протянутой через все помещение и выведенной в форточку трубой.
Однако где и как бы люди ни селились, они равно стремились всемерно украсить свое жилище, создать в нем максимальный уют, то есть, по мнению ревнителей "нового быта", продолжали коснеть в "обывательщине", "мещанстве". Доходило даже до того, что семьи рабочих и служащих, если позволял заработок, нанимали домработниц - как правило, девушек-подростков из деревень, присматривавших за детьми, готовивших, убиравших в доме, ходивших по магазинам и получавших за свою работу около 10 рублей плюс содержание.
Обстановка комнаты (в очень редком случае - квартиры), в которой жила семья рабочего или среднего служащего, была достаточно типична. На крашеном полу - узорчатые половики-дорожки или коврики. Стол, покрытый цветной клеенкой (вариант - вязаной скатертью), на столе - графин с водой. На стенах - портреты Ленина и Рыкова вперемешку с семейными фотографиями и кустарными картинами. До максимального ужесточения антирелигиозной кампании в красном углу большинства жилищ, даже у коммунистов, висели иконы в обрамлении бумажных цветов. Разнокалиберные стулья. Зеркало, ходики, полочка с книгами. Новинка тех лет - термометры, барометры. На окнах - накрахмаленные кисейные шторы, кружевные занавески. Горшки с домашними цветами на подоконниках, иногда фикусы в кадках на полу. Комод покрыт кружевной салфеткой и украшен опять же бюстами вождей, а также набором статуэток "семь слоников" и прочими безделушками. Лампа под нарядным цветным абажуром. Престижнейший предмет обстановки - "та самая" железная кровать с никелированными шишечками. На ней - цветастое одеяло и белые подушки под кружевными накидками. Дети спали на кровати вместе с родителями, а чаще - на сундуке, стульях или даже на полу; младенцы - в люльке, подвешенной к потолку тем же манером, что и клетка с какой-нибудь певчей птицей. 
Если в квартире или доме отсутствовала (а то и, случалось, была занята под жилье) кухня, еду готовили на примусе - причем чаще уже не на заграничном, а изготовленном московским заводом "Искра". Продукты хранили в мешках и ящиках прямо под кроватью, а чтобы туда больше вмещалось, кровать ставили на кирпичи.
+ + +
Общественные столовые, которые с 1924 года стали активно развертывать под лозунгом "изменения рабочего быта и освобождения женщины от домашнего очага", на первых порах не изменили почти ничего: питаться продолжали в основном дома. В 1926 году журнал "Рабочая столовая" (орган Всесоюзного товарищества "Нарпит") писал: "Досужие люди предполагают, что уже сейчас общественное питание имеет свое влияние на быт? Надо определенно заявить, что, исключая отдельные ростки в некоторых пунктах, - этого влияния нигде нет". И немудрено: цены в общественных столовых были большей частью не по карману рабочей семье - обед стоил 25-50 копеек, а пища там ("столовские супы") не шла ни в какое сравнение с привычной домашней. Дома же питались так: если жена занималась исключительно домоводством, она готовила в обед два горячих блюда и одно из них оставляла на ужин, чтобы к вечеру его только разогреть (экономия времени и топлива); если же мать семейства работала, то готовила пищу вечером на два-три дня; в любом случае горячее ели дважды в день. На своем столе семья со средним заработком имела мясные щи, картошку с маслом, кашу; все это обильно запивалось чаем, а по воскресеньям заедалось пирогами, пышками, блинами. В дни церковных праздников столы накрывали соответственно вне зависимости от "атеистичности" домочадцев. При этом постов, как правило, не соблюдали - разве только представители старшего поколения, в основном женщины.
Короче говоря, сокрушить "реакционную" домашнюю, семейную форму быта в части питания и заменить ее чем-то "прогрессивным" государству тогда так и не удалось.
+ + +
То же и в части одежды. Ее предпочитали шить на дому, поэтому редкое рабочее жилище обходилось без швейной машинки. Вообще-то на приобретение одежды и хозяйственного инвентаря предоставлялся так называемый "рабочий кредит", однако качество поставляемых торговой сетью изделий оставляло желать лучшего, да и обходилось домашнее портняжничество гораздо дешевле.
Попытки первых советских дизайнеров в начале 1920-х годов ввести в обиход "костюм сегодняшнего дня - прозодежду", ни к чему не привели: все многочисленные разработки таковыми и остались, а "конструктивистская" прозодежда просуществовала недолгое время лишь на театральных подмостках - в частности в спектаклях В. Мейерхольда.
В одежде трудящихся негласно установилось правило простоты и практичности. Всячески осуждались попытки некоторых молодых несемейных рабочих вырядиться "под интеллигента": ботинки-"лодочки", яркий галстук, темно-синий или светло-серый костюм, кепка с широким козырьком, пальто "Реглан". Считая это недостойным "форсом", часть молодежи специально одевалась нарочито грубо и неопрятно, являясь по сути, теми же самыми "форсунами", только с обратным знаком. В основном же молодые люди выглядели так: парни - простая русская рубашка, брюки дудочкой, пиджак, кепка; девчата - физкультурная майка, недлинная свободная юбка, красный "комсомольский" платок при короткой стрижке. А вот в праздники и на танцы принаряжались: девушки - короткие платья из шелка или бархата с отделкой, большим вырезом и короткими рукавами; молодые люди - светлые костюмы, галстуки, остроносые ботинки, клетчатые носки, нередкий аксессуар - перстень. Танцевали вальс, краковяк, ту-степ, па-д?эспань, "коробочку" и другие танцы, кроме запрещенных танго и фокстрота.
+ + +
По сравнению с довоенным периодом московские трудящиеся стали читать меньше книг, зато значительно больше тратить времени на чтение газет. Особым спросом и популярностью пользовалась "Рабочая Москва", писавшая куда доходчивее "Правды" или "Известий", из журналов - сатирические "Безбожник" и "Крокодил" (в основном, впрочем, из-за ярких цветных картинок). Надо отметить, что среди рабочих-мужчин грамотными были практически все, а среди работниц - примерно половина.
Средоточием культурной жизни сделались рабочие клубы, особенно рьяно посещавшиеся молодежью. Клуб привлекал обилием различных кружков (музыкальных, спортивных, фотографических, радиолюбительских и других), регулярными киносеансами, танцами, театральными и цирковыми представлениями, а также докладами и лекциями, после которых часто кино показывали бесплатно.
Любимым развлечением московских рабочих во второй половине 1920-х годов весьма неожиданно стала гармошка. Эти инструменты в изобилии производили тульские кустари, а продавало в Москве акционерное общество "Гармония", усиленно рекламировавшее свой товар и завалившее бесплатными нотами-самоучителями все рабочие клубы, где повально организовывались кружки гармонистов и проводились конкурсы гармонистов.
Тогда же широко распространилось радиолюбительство. Постепенно радиоприемники - зачастую самодельные и лишь с наушниками, без громкоговорителя - начали появляться в московских домах, хотя многие еще предпочитали прослушивать радиопередачи во время обеденного перерыва в Красном уголке при цехе - особенно "Рабочий полдень", но также и политические новости.
Доклады и лекции, проходившие как на предприятиях, так и в клубах, посещались массово и отнюдь не принудительно: поднимавшиеся докладчиками и лекторами проблемы тогда действительно живо интересовали аудиторию. В конце 1920-х годов выглядеть "провокаторами" слушатели еще не опасались, поэтому из зала в президиум поступали записки с вопросами, которые позже начали оценивать не иначе как антисоветские, например: "Почему нет сливочного масла и белой муки?", "Почему вместо денег дают облигации?", "Почему СССР покупает пшеницу в Америке?", "Почему нет хорошего сукна и хорошего материала?". "Как жить, когда сапоги стоят сорок рублей?". Те, кто так или иначе был связан с деревней, интересовались: "Почему силой заставляют везти хлеб?", "Почему в деревне не хватает товаров?", "Почему хлеб скупают по одной цене у крестьян, а на рынке цена другая?", "Почему для заготовок были поставлены заградительные отряды?", "Послушаешь Вас и думаешь: "Какая райская жизнь!", а крестьянин говорит: "Грабеж!".
+ + +
1920-е годы были временем стремительного расцвета и столь же стремительного сворачивания новой экономической политики. И тогдашний быт в полной мере отразил зыбкость той эпохи: в нем реликты "старорежимности" парадоксально соседствовали с уже стучавшейся в двери социалистической новизной. Эта картина не просуществовала долго и осталась запечатленной лишь в старых фотографиях, газетно-журнальных текстах, кинохрониках, в описаниях литераторов - большей частью почему-то юмористических, а также в звучании знаменитого "вечно вчерашнего" словца - "нэп"?
При работе над статьей использованы материалы прессы, а также результаты социологических исследований 1920-х годов. Фотографии (и подписи к ним) взяты из журнала "Московский пролетарий" за 1927-1928 годы.