Состав исторических источников, позволяющих в той или иной мере охарактеризовать собор в прошлом, казалось бы, давно определен. Все они тщательно учтены в специальных исследованиях, где предлагаются и реконструкции его изначального облика1. Последней по времени сенсационной находкой стало описание Киева, оставленное побывавшим там в 1584 году львовским купцом Мартином Грюневегом2. Чрезвычайно интересен образцово изданный план Киева 1695 года, приписываемый полковнику Ивану Ушакову3.
Какими же изобразительными материалами может располагать современный исследователь киевской Софии?
На миниатюре Раздивилловской летописи, иллюстрирующей повествование о возведении в Киеве в 1037 году городской стены с Золотыми воротами и надвратной церковью Благовещения, собора святой Софии и иных церквей и монастырей (лист 87), мы видим одноглавый храм с высокой проездной аркой в нижней части, примыкающей к стене. Конечно, это никак не Софийский собор. Из числа известных до настоящего времени самым ранним его изображением оставался рисунок на плане 1638 года, принадлежащем иеромонаху Киево-Печерского монастыря Афанасию Кальнофойскому. Здесь, однако, в облике собора уже зафиксированы изменения, происшедшие в результате реставрации, выполненной по инициативе Киевского митрополита Петра Могилы около 1633 года4. Вероятно, более раннее состояние киевской Софии отражает рисунок голландского художника Абрагама Ван Вестерфельда (1651), известный в копии XVII века5. На этом рисунке наличествуют соборные главы ренессансного стиля, предшествовавшие ныне существующим барочным. Таким образом, оба изображения фиксируют вид Софийского храма, сложившийся ко второй четверти XVII века6.
В северной части собора издавна существовал Никольский придел, где находился прославленный образ святителя, в просторечии называемый иконой Николы Мокрого7. Икона в свое время была подвергнута реставрационному раскрытию, но так и осталась не изданной, и, по слухам, во время войны ее увезли за рубеж. В литературе о ней существует сравнительно немного данных - значительно больше записано происшедших от нее чудес8. Самое известное в рукописных вариантах имеет названия: "Чудо о отрочате, сотворшееся во граде Киеве", "Чудо иже во святых отца нашего Николы, бывшее в граде Киеве в церкви святаго София", "О детище, его же изем изо дна реки несть посади соборной церкви во граде Киеве"9.
Речь идет о том, что однажды некий киевлянин со своей женой и маленьким сыном возвращался домой из паломничества по святым местам. "Тогда же им, идущим по реке, глаголемой Днепру, жене его держащи детища на руце своей и воздремавшеся, испусти его в реку, и абие утопе отроча". Но "приспевши же нощи тогда скорый на помощ всем с верою призывающим святый Николае из реки детища принесе и в полате у соборныя церкви святыя Софию положи"10. Чудо относится к 1091 году.
В русских житийных иконах святителя Николая сюжет чуда о киевском отроке встречается крайне редко. Например, на московской иконе, написанной около 1380 года и происходящей из Николо-Угрешского монастыря, слева внизу видна группа людей перед образом святителя, помещенном на стене небольшого одноглавого храма, возле которого лежит отрок11. Трактовка чрезвычайно условна, что говорит о незнании иконописцем киевских реалий. Совершенно иное впечатление производит композиция в обрамляющей части житийной иконы Николы Зарайского, созданной в первой половине XVI века, происходящей из Введенской церкви села Борискова близ Рязани и находящейся в Рязанском областном художественном музее12. "Чудо об отрочати" здесь с полной очевидностью "киевское": фигура святителя занимает передний план - он только что положил еще не пришедшего в сознание мальчика у своей иконы на фоне Софийского собора. Вряд ли случайно последний показан именно с северного фасада, то есть обращен к зрителю той частью, в которой находится придел Николы Мокрого.
Детальный анализ представленного на рязанской иконе церковного сооружения - с позакомарным покрытием, возвышающимся центральным куполом в окружении малых глав, со шлемовидным завершением башни - выявляет полное соответствие основным типологическим признакам Софийского собора, показанного более приземистым, чем в реальности, с арочными проходами и сильно уменьшенными оконными проемами. Именно отмеченные особенности архитектурных форм исключают произвольное "сочинительство" иконописца, явно опиравшегося на более ранний, хотя и заметно адаптированный образец. Привнесенный схематизм - явление неизбежное, как и фольклоризация форм, особенно для подобных композиций, где храм функционально выполняет роль фона, своеобразных кулис по отношению к запечатленному чуду.
Не свободны от указанного схематизма и те изображения Софийского собора, которые выполнены в XVII веке даже в самом Киеве. Естественно, фрагмент софийской ктиторской фрески (известной лишь по копии зарисовки 1651 года), где Ярослав Мудрый держит храм в руках, тоже не может претендовать на роль строго документального источника13.
При всех отмеченных условностях в воспроизведении деталей, на рязанской иконе первой половины XVI века мы находим самое раннее на сегодняшний день изображение киевской Софии и единственное, отражающее внешний вид собора до его реставрации во второй четверти XVII века.
В этой связи с учетом данных археологии возникает ряд вопросов. Так, арки наружной галереи собора были частично заложены примерно в конце ХI века. Почему здесь это не нашло отражения - потому ли, что образец относился к более раннему времени или же по причине упрощения в передаче иконописца? Далее: сооружение показано так, что его можно истолковать находящимся в окружении других храмов, но вероятна и иная версия: изображен лишь Софийский собор с упоминаемыми Мартином Грюневегом башнями, существование которых подтверждено натурными исследованиями14. В любом случае сохраненный в иконописи архитектурный облик киевской Софии следует оценить как счастливую находку, свидетельствующую по крайней мере о том, что дальнейшие поиски возможны и далеко за пределами Киева.
