Эйфория (...) возобладала настолько, что меня приняли в комсомол на общем собрании того самого завода, на котором я всего полгода назад был заключенным. Из центральной больницы Комендантского лагеря почти еженедельно освобождали лежащих там заключенных генералов - за ними приезжали молодые франтоватые военфельдшеры и сопровождали в Москву. (...)
На этом благоприятном фоне, случайно встретив Галину Ивановну, выпускницу МИСИ и начальника ПТО строительного управления, где [мне] пришлось прорабствовать два года назад, я получил приглашение "заглянуть на чашку чая". Галя, как молодой специалист, да еще и депутат горсовета, жила в одном из каменных домов большого поселка на берегу Рыбинского моря, водила компанию с местным начальством и даже можно сказать - с местной знатью. Я хорошо зарабатывал, был молод, щедр и беззаботен и достаточно органично вписался в круг этих людей.
Однажды на красивом и быстром глиссере дирекции кабельного завода я с небольшой группой, проводящей свой уик-энд, попал на затерянную в глухомани водохранилища метеостанцию. Она являлась экспериментальной площадкой НИИ, начальником которой был Иван Дмитриевич Папанин. Рассказывали, что природный крестьянский ум позволил дважды Герою Советского Союза, контр-адмиралу и академику, которого знала вся страна, (...) отлично наладить хозяйство НИИ и снискать неподдельную любовь его небольшого коллектива.
Пришвартовавшись к маленькому и очень аккуратному причалу, мы поднимаемся наверх к знанию станции. Наши рулевой и моторист несут за нами два ящика с пивом. "Оставьте там, - кричит Папанин, - да положите ящики в воду". И, обращаясь к нам: "Молодцы, что приехали и пиво привезли - утром Колька раков наловил". Папанин одет добротно, но просто - белый шерстяной свитер, очевидно, удобен для быта; у него доброе, розовое от ветра лицо с абсолютно белыми волосами и маленькой вертикальной "щеточкой" белоснежных усов под носом.
Оглядываюсь, завороженный царящим повсюду порядком: ухоженные дорожки от дома к будкам с приборами посыпаны свежим песком, их бордюры - из камней, свежевыкрашенных известью и по ночам, очевидно, служащих хорошими ориентирами. Не "места для приема пищи" и даже не столовые, а настоящие офицерские кают-компании сосуществуют рядом, но в трех вариантах, зависимых от погоды: в большой комнате дома, на смежной с ним террасе с навесом, дощатый пол которой напоминает палубу, и рядом, под открытым небом, над небольшим обрывом с прекрасным видом на водную гладь.
"Обедать будем на палубе", - говорит вахтенному Иван Дмитриевич, с подозрением глядя на большие красивые облака. А пока готовят обед и накрывают на стол что-то вроде десерта, пьем пиво и едим раков со свежайшей зеленью за длинным столом "летней" кают-компании. Во всех вариантах в торце стола, на месте и с правами старшего офицера, сидит хозяин, старый морской волк, начальник "Главсевморпути", и все сотрудники станции, свободные от вахты, сидят здесь же и трапезничают вместе с гостями.
Проявляя большую осведомленность в особенностях региональной жизни, Иван Дмитриевич спрашивает гостей о последних новостях и, в частности, меня - о положении на моем предприятии, которое находится на грани остановки в связи с амнистией, сразу сократившей втрое число рабочих. Особенно внимательно слушает о первых досрочных освобождениях "политических", интересуется подробностями реабилитации Руслановой и Зои Федоровой. (...) Оживляется, рассказывая о совершенно детективных подробностях недавнего ареста Берии. Улыбаясь, показывает большим пальцем назад, в сторону высокой мачты с паутиной приемных и передающих антенн: "Я тут весь мир слышу". (...) Папанин говорит очень понятно и просто, избегая мудреных слов и выражений, но не потому, что не знает их, а потому, что, очевидно, не любит. Так, во всяком случае, кажется, когда слушаешь его речь. Самобытен - всем говорит "ты", а к мужчинам обращается всегда одинаково - "браток".
Иван Дмитриевич вдруг мрачнеет: "Петя Ширшов (Ширшов Петр Петрович, 1905-1953, - гидробиолог, академик АН СССР, Герой Советского Союза, участник знаменитых папанинских полярных экспедиций, в 1942-1948 годах - министр морского флота СССР. - Ред.) в Москве помирает от рака. Мировой парень был, как брат мне на льдине. Да и министр был толковый - много для флота сделал. Жена его - Женя Гаркуша - красавицей была, так нет, посадили ее, сволочи. Какая она изменница родины? Как Петька переживал! Потом, в лагерях на Колыме, будто бы покончила с собой, но Петр Петрович до сих пор уверен, что "помогли"..." (...)
Мы искренне и дружно хвалим уху. "Салфеточная", - говорит Папанин и в ответ на изумленные взгляды наших женщин, чуть оживившись, рассказывает: "В большую салфетку помещают много мелкой рыбы и долго варят ее в котле, не вынимая из салфетки. Варят на костре - настоящая уха должна пахнуть дымом! Потом в этот наваристый и чистый рыбный бульон кладут крупную, отборную, очищенную и выпотрошенную рыбу, немножко картофеля и пшена. Кроме специй, надо обязательно положить в котел и сразу вынуть тлеющий березовый уголь из костра - это дает неповторимый вкус натурального заменителя уксуса - угольной кислоты".
Могу расписаться под этим, ибо не раз успешно проверял на практике папанинский рецепт.
Через полгода, уже в Красноярске, я рассказал об этой встрече Мирону Ивановичу (отец Б. М. Мержанова. - Ред.), который, в свою очередь, вспомнил, как они с активом принимали Папанина в Доме архитектора сразу после его легендарного дрейфа на льдине. Иван Дмитриевич и тогда называл всех "братками" и острил, настоятельно рекомендуя "дрейфовать, а не дрейфить". Общее впечатление присутствующих и пятнадцать лет назад было таким же: это очень цельный, простой в общении и порядочный человек.
Постскриптум публикатора. Помимо официально принятых, существует немало легендарных или полулегендарных версий того, как оказался И. Д. Папанин в Борке именно в то время. Не делая попыток какого-либо толкования этих версий, обратим внимание на одну любопытную деталь. В трехтомном Энциклопедическом словаре (1954) фамилии дважды Героя Советского Союза И. Д. Папанина нет, как нет и фамилий двух других здравствовавших в то время соратников Ивана Дмитриевича по дрейфу на льдине - Э. Т. Кренкеля и Е. К. Федорова. Удостоился включения в словарь лишь четвертый участник знаменитой эпопеи П. П. Ширшов, но его тогда уже не было в живых...
Публикация С. Б. Мержанова