Семья - начало всех начал

Глава рода живописцев и реставраторов Сергей Михайлович Чураков появился на свет в семье служащего Северного страхового общества, потомственного гражданина города Москвы в 1885 году. В 1901-м окончил Коммерческое училище, но по торговой части не пошел, ощутив в себе иные устремления: поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в котором преподавали тогда признанные мэтры - Валентин Серов, Константин и Сергей Коровины, Василий Бакшеев. Курса все же не окончил, поскольку посчитал, как и многие приверженцы теории «полезных дел», что полноценно служить народу можно только владея «практической» профессией. И он начинает работать - на велосипедном заводе английской фирмы «Дуглас», оформителем в издательстве «Посредник»; далее уезжает в Воронежскую губернию к известному садоводу Череватенко изучать садоводческую теорию и практику, затем - крестьянствовать в Бессарабию.

Осенью 1906 года ратник Чураков получил повестку, но военную службу нести отказался из-за своих тогдашних толстовских убеждений. В итоге - суд и тюремное заключение. В тюрьме он венчается с девицей Маргаритой Константиновной, урожденной Вентцель. С этапа, следовавшего во Ржев, Сергей Михайлович сумел бежать вместе с женой за границу. В Швейцарии родился их первенец - Сергей.

Казалось бы, нечего искать больше: спокойная жизнь в маленькой благополучной стране. Все вроде бы как в России. Все - да не все...

Вернулись. До самой Октябрьской революции Чураков вынужден был жить под чужим именем. У него уже большая семья, много хлопот и обязанностей, и проблемы творчества отодвинуты заботами о хлебе насущном. Отодвинуты, но не отброшены. Он продолжает экспериментировать в скульптуре и акварели. Многие творческие проблемы решает самостоятельно, поскольку с коллегами связи практически не имеет. Ищет свое понимание мира.

Сергей Михайлович очень любил дерево, прекрасно чувствовал этот материал; его деревянные скульптуры неизменно являлись украшением крупнейших художественных выставок того времени, а ныне они хранятся в отечественных и зарубежных музеях и частных коллекциях. За достижения в области цвета в скульптуре С. М. Чураков был удостоен диплома на Международной выставке декоративных искусств и современной художественной промышленности в Париже (1925).

Чураков-старший никогда не делал эскизов в глине или пластилине, только рисунок предшествовал началу работы, и именно поэтому его произведения оказывались столь непосредственны и убедительны. В фигурках монахов, странников, крестьян он запечатлевал наиболее характерные образы «Руси уходящей». Композиции скульптора выдавали в нем тонкого знатока лесного мира, превосходного анималиста. Весьма интересны и своеобразны были также его графика и керамика.

Своим шестерым сыновьям и трем дочерям Сергей Михайлович старался привить художественное видение мира. После чтения вслух сказок Афанасьева или Пушкина отец просил детей сделать к услышанному иллюстрации. Эти детские рисунки сохранились в немалом количестве. Потом настал черед копирования зоологических атласов и альбомов старых мастеров - Альбрехта Дюрера, Леонардо да Винчи, Ганса Гольбейна... В результате совсем не случайно четверо детей С. М. Чуракова стали реставраторами высочайшего уровня. Каждый из них заслуживает отдельного разговора, но наш сегодняшний рассказ - о старшем сыне - Сергее.

«Я счастлив! Я молод!»

Именно так, ликующе и бесшабашно, высказался в одном из своих юношеских стихотворений Сергей Чураков. Радоваться действительно было чему: выпускник школы-семилетки нашел себе дело по душе и способностям. Он, один из лучших учеников художественной мастерской Леблана по классу акварели, в кружке при Музее изящных искусств имени Пушкина начал брать уроки рисунка у молодого художника и реставратора Павла Дмитриевича Корина, обретя главное для человека искусства - Учителя.

«В 1927 году, - вспоминает Сергей Сергеевич Чураков, - по совету П. Д. Корина я подал заявление в Центральные государственные реставрационные мастерские о зачислении меня в практиканты отдела древнерусской живописи. В мастерской учился левкасить доски, снимать прориси. Сделал яичной темперой копир в размер натуры с иконы четырнадцатого века «Илья пророк» из села Ракулы Архангельской области. Потом расчистил из-под записей икону шестнадцатого века «Спас поясной» из города Киржача. Затем расчистил из слоя олифы и частичных записей икону шестнадцатого века «Георгий на коне» из Гуслицкого монастыря. Икона эта была в 1928 году на заграничной выставке, и ее изображение было напечатано на обложке путеводителя выставки».

Неоднозначный выбор для подающего надежды молодого художника - уйти в реставраторы. Почему? Сказать, к примеру, что на Сергея как на старшего из детей легла обязанность материально помогать семье, «вольным» же деятелям искусства в те сложные времена заработок отнюдь не гарантировался? Житейская логика, конечно, тут присутствует. Но, мне кажется, в данном случае сыграли роль иные обстоятельства. В одном из своих стихотворений 1930-х годов Сергей пишет: «Почему, почему не рожден я в четырнадцатом веке?» - недвусмысленное исповедание влюбленности в Древнюю Русь. И второе: Сергей Сергеевич всю жизнь оставался глубоко верующим человеком и спасение разрушенных в эпоху официального безбожия памятников древнерусского искусства рассматривал как задачу гораздо более важную, чем просто общекультурную.

Ученик реставратора

Центральные реставрационные мастерские в те годы располагались на Берсеневской набережной. Работали в них мастера-подвижники Г. О. Чириков, М. И. Тюлин, В. О. Кириков, С. С. Суслов, у которых Сергей Чураков многому научился. Здесь в полной мере раскрылся его талант копииста древнерусских фресок. Выполненные им копии фресок Ферапонтова монастыря ныне находятся в фондах Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева, списки фресок Кирилло-Белозерского монастыря - в собрании Третьяковской галереи, тульского Успенского собора - в хранилище Тульского художественного музея. Начав заниматься этим одним из первых в стране, Сергей Сергеевич сумел разработать свою методику копирования как средства познания древнего искусства. И сведущие люди вовсе не зря считают С. С. Чуракова основателем целой школы в данной области.

Через его руки прошла не одна сотня икон: кроме удаления олифы и лака, расчисток записей, приходилось много заниматься восстановлением утраченных фрагментов. Реставрировал Сергей Сергеевич и произведения светской живописи. Особо отмечал он картину В. А. Серова «Портрет Александра III», которую в революционном пылу солдаты в нескольких местах проткнули штыками (в том числе выкололи изображению глаза). Чураков заделывал прорывы путем переплетения волокон - занятие долгое, кропотливое, ювелирное. Восстанавливал он также поврежденные временем и обстоятельствами портреты русского посла во Франции при царе Федоре Алексеевиче боярина П. И. Потемкина и князя В. Д. Голицына (этот портрет написал Орест Кипренский).

«Знаток, человек призвания»

В начале 1930-х годов Сергей Сергеевич работал в Государственном Историческом музее. Под именем Павла Павловича Калашникова его вывел Борис Пильняк в своем романе «Созревание плодов» (журнал «Новый мир», 1935): «Пришедший причесан был в кружок, и тощая бородка росла у него на шее, и картуз у него был с лакированным кожаным козырьком, черный, воронообразный, столетний. Он отрекомендовался: - Павел Павлович Калашников, художник-реставратор, - и улыбнулся совершенно детскими глазами. Он трогал складень, как библиофил инкунабулу. Пальцы его были очень длинны, руки бессильны. Лет ему было - двадцать пять, двадцать семь. На самом деле, глаза его под складнем восхищенно засветились. Он заговорил языком семнадцатого века. Было совершенно ясно - знаток, человек призвания, - Алеша, что ли, Карамазов? - и это в 35 году! - Разговор пошел о византийском влиянии на русскую иконопись, о новгородском, владимиро-суздальском, ярославском, московском иконописном стилях. Калашников оказался совершенным знатоком не только русской иконописи, но и всей русской истории». По пути в Иваново путешественники попадают в Суздаль: «Развалины суздальских монастырей, собрание икон в суздальском музее, корсуньские ворота в суздальском соборе так подействовали на Павла Павловича, что он переменил свой маршрут, решив остаться в Суздале. Он хотел подышать воздухом семнадцатого века. Он намеревался посмотреть на те же пейзажи из тех же окон, которые видела и откуда смотрела первая жена Петра Первого. Здоровый парень, он засветился от суздальской старины, как нестеровская свечка».

Речь в романе идет о том времени, когда Сергей Сергеевич изучал и копировал росписи Новгорода, Ростова, Тутаева, Рыбинска, Тулы, знаменитых монастырей - Кирилло-Белозерского и Ферапонтова. Из последнего реставратор приехал с мешочком «волшебных красок» - тех самых, которыми пользовались богомазы древности. Собранные в этом путешествии образцы древнерусских орнаментов, представляющие собой большую ценность, сослужили впоследствии С. С. Чуракову свою службу. В дневнике, который он вел во время реставрации стенописи Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря, читаем: «Июль 1951 г. 1) Выполнение в рисунке настенной летописи вязью (картон), = 9, 67 кв. м. Материалом для вязи служили зарисовки надписей 1635 г., имеющиеся в соборе, фотографии с части настенной летописи Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря (1642 г.). (...) Идея писать вязь - умброй по охре - взята мной с настенной летописи Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря».

Поездки 1937 года дали художнику обильный материал для статьи «Портреты во фресках Ферапонтова монастыря», которую он позже обсудил с коллегами из Третьяковской галереи и которая в окончательном виде была напечатана в журнале «Советская архитектура» (1959).
Во время войны Сергей Сергеевич Чураков реставрировал картины из собрания краеведческого музея Махачкалы, затем Горьковского художественного музея (в частности, огромное полотно Константина Маковского «Воззвание Минина к нижегородцам»), а когда бомба попала в здание Большого театра в Москве, в составе бригады реставраторов под руководством П. Д. Корина участвовал в спасении плафона зрительного зала.

В 1946 году в московском Доме архитектора прошла выставка копий настенных храмовых росписей, сделанных реставратором С. С. Чураковым. После этой выставки, ставшей заметным явлением в жизни профессионального сообщества, Сергея Сергеевича приняли в Союз художников СССР.

Спаситель фресок

В творческой биографии С. С. Чуракова очень большое место занимают работы, связанные с Троице-Сергиевой лаврой. Сразу же после возвращения обители Русской Православной Церкви в 1946 году он начал преподавать реставрацию в Загорском ремесленном училище, два года спустя возглавил бригаду реставраторов митрополичьих покоев, а еще через год принял участие в грандиозном восстановлении стенописей Троицкого собора. Здесь трудились крупнейшие специалисты страны - Е. А. Домбровская, В. Е. и Д. Е. Брягины, М. Н. Соколова (в будущем монахиня Иулиания), другие известные мастера. За ходом работ постоянно следили члены комиссии под руководством академика И. Э. Грабаря. Сергей Сергеевич вместе со своей бригадой расчищал композиции «Искушение Христа в пустыни хлебами», фигуры мучеников в своде между южной стеной и юго-западным столпом, композицию «Рождество Христово», поясное изображение Иоанна Предтечи на южной стороне барабана, праотцев Иакова и Исаака на западной подпружной арке. Он также выполнил картон настенной летописи собора по всем стенам, общие эскизы утраченной на 80 процентов живописи западной стены храма и практически полностью загубленной росписи диаконника с подбором материала и расшифровкой уцелевших на южной стене фрагментов композиции «Достойно есть».

В 1952 году Сергей Сергеевич с коллегами занимался спасением наружных стенописей в Воскресенском соборе города Тутаева (Романов-Борисоглебск). Читатели при желании своими глазами могут увидеть и оценить титанический труд, проделанный реставраторами, поскольку фотографии тех лет сохранились. Из записной книжки С. С. Чуракова: «24-е. Был в Романове-Борисоглебском. Приехал вечером, часов в 9, накануне. С утра простоял в зимнем храме, помещающемся под летним храмом. Низко расположенные своды, в полумраке зимнего утра, при свете лампад и свечей. Красиво поблескивают дорогие оклады и золоченая резьба небольшого иконостасного пояса. Темные, под олифой, великолепные иконы ХVII века. 3-4 старухи, два мужика и 2-3 девчонки, дьякон, подпевающая ему женщина и старенький священник - вот и весь причт, все, кто были, кроме меня, в помещении церкви. Но самое большое впечатление оставляет чудотворная икона Спаса, невероятно большая, полутемная, XV века, под олифой, от нее веет строгой серьезностью, стариной. Икона вызывает молитвенное настроение, подчиняет себе, заставляет молиться, здесь чувствуется необычное место. Здесь, перед этой иконой, бьет совершенно особый источник Божией милости. Здесь, перед этим необычайным образом, легче открывается душа со всеми своими язвами и чувствуешь свое ничтожество, величие и всепроникающую любовь Божию».

Реставрационные работы в Воскресенском соборе велись по наружной масляной росписи XIX века, которая очень плохо сохранилась. Сначала укрепляли красочный слой, грунтовали, тонировали и расшифровывали оставшиеся фрагменты. Затем восстанавливали в цвете по графьям композиции в трех закомарах южной стены, двух - западной и одной - северной. Живопись возрождалась и на фронтонах крылец. На южном фронтоне уцелели лишь контуры изображений, поэтому композицию «Предста Царица» с избранными святыми здесь пришлось писать заново. На фронтоне западного крыльца частично восстановили композицию «Деисус и апостолы любовию связанные».

Пожалуй, одной из самых сложных операций в истории не только советского, но и мирового реставрационного дела стало снятие в 1953-1954 годах фресок со стен Благовещенского монастыря в волжском городке Юрьевце. Монастырский комплекс попадал в зону затопления водохранилища. Фрески, покрытые наслоениями копоти, были обнаружены в здании, превращенном в пекарню. По мнению реставратора, стенопись принадлежала кисти Кирилла Уланова и создавалась в самом начале XVIII века. Этот памятник представлял несомненную историческую и культурную ценность.

Фрески следовало отделить от стены и в максимальной сохранности перевезти в Москву. Дело осложнялось двадцатиградусными морозами. Однако накопленный опыт научил мастера из любых обстоятельств извлекать пользу. В Юрьевце Чураков применил собственный оригинальный метод экстренного снятия настенной живописи и консервирования изображения - очень простой и, как оказалось впоследствии, весьма эффективный. На поверхность стенописей накладывали марлю, смазанную мучным клеем, затем проделывали небольшие борозды в грунте. Штукатурку специальными ножами осторожно отслаивали и заливали под нее воду. Замерзая, вода помогала отделять фрагменты фрески от кирпичной кладки. Их упаковывали в специальные кассеты для перевозки.

Под затопление попадал и другой волжский городок - Пучеж, где также обнаружились высокохудожественные фрески. Из настенной летописи пучежской Воскресенской церкви известно, что строилась она в 1717 году «тчанием Иова Митрополита Новгородского при императрице Екатерине Алексеевне», а «подписали сей храм посадские люди. Подрядчики: Дмитрий Иконников с братом Петром Иконниковым. Мастера: Стефан Завязошников, Андрей Иконников, Семен Завескин, Василий Сарафанников, Алексей Женихов, Платон Иконников». Храм был расписан в традиционной манере ярославской и костромской школ известными мастерами, среди которых, конечно, особенно выделялся подрядчик Дмитрий Иконников. Чураков прекрасно знал работы ярославцев и бросить эти фрески никак не мог. Он пытался воспрепятствовать планам строительства Горьковского водохранилища - ведь если после затопления в Юрьевце из тридцати памятников оставалось хотя бы шесть, то Пучеж терял все свои древности. Но обращения в органы власти оказались безрезультатны. Впрочем, один результат имел место: была составлена смета на частичное снятие фрагментов живописи на сумму 153226 рублей (в старом денежном исчислении). Чураков располагал двумя подсобными рабочими. Столь малыми силами и средствами ему пришлось спасать столетние фрески. Удалось сохранить лишь сотую их часть.

Эта работа была для реставратора первой в долголетнем сотрудничестве с образованным в 1947 году Музеем имени Андрея Рублева; Сергей Сергеевич, как уже сказано, входил в число основателей музея, одну из экспозиций которого ныне украшают фрески из Юрьевца, смонтированные в 1955 году.
А вот с пучежскими стенописями история приключилась другая. Поначалу Чураков планировал заняться ими сразу же после окончания работ над юрьевецкими. Но возникли проблемы с помещениями, не хватало средств на реставрацию, и дело отложилось в долгий ящик. Только через тридцать лет студенты реставрационного отделения Московского художественного училища Памяти 1905 года начали восстанавливать фрагменты фресок из Пучежа. Многие кассеты попросту сгнили, а их содержимое превратилось в известковую пыль. Остальное пребывало в ужасном состоянии - сырость и плесень безжалостны. Однако глаза боятся, а руки - сделали: у старой реставраторской гвардии оказалась вполне достойная смена.

Для Музея имени Андрея Рублева С. С. Чураков реставрировал также ценнейшие образа - «Рождество Богоматери» с клеймами (начало XVI века), «Святитель Никола в житии» из Владимира (1642), «Святитель Никола» из Николо-Пешношского монастыря (конец XV века), несколько икон «Деисуса» из села Бородавы, часть икон праведников и праздников Суздальского иконостаса. Все эти шедевры и сейчас, спустя долгие годы, можно видеть в музейной экспозиции.

«Славные знаменщики»

Удивительно красивым был почерк у реставратора Чуракова - таким писаны документы XVII века. Он жил русской древностью, любил ее, всеми силами души стремился постичь тайны живописцев минувших веков. Гурий Никитин, Сила Савин, Василий Ильин-Запокровский, Федор Игнатьев, Алексей Сопляков... «Они давно заслужили, - писал Чураков, - чтобы в них видели отдельные личности, а не некую общую безликую массу». В результате его многолетней работы по изучению и сравнительному анализу произведений старых мастеров выстроилась обстоятельная хронология их творчества.
В 1960 году вышла из печати книга С. С. Чуракова «Ярославль» (в соавторстве с архитектором А. И. Сусловым), посвященная 950-летию города. Это был не общий обзор городских достопримечательностей и наиболее интересных церковных ансамблей. Сергей Сергеевич сопоставил данные настенных летописей храмов, где сохранились имена живописцев, с документами из Оружейной палаты и сделал вывод о существовании с XVII века двух ведущих школ художественной стенописи - костромской и ярославской; историю последней Чураков сумел проследить практически полностью. В своих дневниках после осмотра фресок московского Новоспасского монастыря он отметил: «Костромичи меньше стилисты, чем ярославцы, они больше живописцы, реалисты, они свободнее по отношении к стилю. В церкви Ильи Пророка реализм с сильной перспективой, объемная разработка архитектуры в композиции «Деяния апостольские». (...) В Новоспасской росписи мы видим продолжение этих реалистических (портреты) и живописных традиций Костромской школы. Старшие мастера нашей росписи - большие самостоятельные художники, отличные рисовальщики».

Бытует мнение, что стенописи времен Петра I большого научного и художественного интереса не представляют, поскольку являются искусством упадка; что настенную живопись допетровской и петровской эпох разделяет пропасть. Сергей Сергеевич Чураков так не считал никогда. Наоборот, он нашел и показал выдающихся художников-монументалистов XVII-XVIII веков, великолепных иллюстраторов ранее не встречавшихся тем: «Песнь песней», «Символ веры», «Заповеди блаженств». Это не отдельные картины, а целые обширные циклы. В ярославской церкви Михаила Архангела цикл на тему «Деяния апостольские» состоит из семидесяти картин! Так что Сергей Сергеевич вполне справедливо полагал период XVII - начала XVIII столетия «золотым веком» ярославского живописного искусства. И видел, ощущал старинных мастеров точно вживе: «На западной стене чувствуется рука славного костромского знаменщика Василия Ильина-Запокровского. На южной стене и своде Никитского предела чувствуется рука другого костромича - Гурия Никитина. На северной стене, очень вероятно, работал ярославец Иосиф Владимиров» (из статьи «Кто старший знаменщик росписей церкви Троицы в Никитниках?»).

А вот о фресках Успенского собора во Владимире, созданных Даниилом Черным и его младшим товарищем Андреем Рублевым: «На самой круче гигантский собор XII века и в нем удивительные стенописи. Сохранилось их немного и дошли они до нашего времени фрагментарно, но что это за живопись. Мне кажется, что ее можно сравнить с работами Фидия. В самом деле, все эти замечательные голландцы, фламандцы, французы и даже итальянцы Ренессанса не имеют в своем творчестве той великой серьезности главного, той истинной монументальности, которая наполняет росписи Андрея Рублева и Даниила Черного».

Сергей Сергеевич трудился над восстановлением фресок Успенского собора по двенадцать часов в день. Наконец «появился колорит, и какой! У Даниила на южном склоне блестящий рисунок и живописность. Одежды фигур сгармонированы в близких тонах: две серо-зеленых, по краям желтая и серо-сиреневая в середине. У Рублева краски цветистей, у него, кроме живописных соотношений, привлекает сам цвет. Желто-зеленый по краям, розово-сиреневый и синий по середине»...

По силе духа и крепости руки

Есть особый дар - отображать мир на холсте красками и кистью, светом и тенью. Человек, наделенный подобным даром, может остановить запечатленное мгновение.

У реставратора Чуракова был дар живописца, но при этом - совсем другие отношения со временем. Он повелевал не мгновением, но веками, возрождая к жизни погибшую, казалось бы, безвозвратно, красоту. Подлинный подвижник, Сергей Сергеевич Чураков так и жил - строя свою судьбу по силе духа и крепости руки.